– Что же нас ждет?

– Ничего особенного. Дальнейшие перемены. Не бойтесь, половые извращения не так страшны, как импотентция. У некоторых диких народов существовал социальный институт «священного царя». «Священный царь» – не столько правитель, сколько символ: он здоров и горя не знает – значит, и народу будет хорошо; он болен – народ тоже болен. А если «священный царь» терял свои мужские качества, его тут же убивали и выбирали нового. Любой современный правитель в некотором роде – такой «священный царь»: как только он теряет мужскую силу, в народе возникает подсознательное желание его убить. А когда это желание становится сознательным, начинается гражданская война. Так что, пусть они извращаются – лишь бы потенции не теряли: перемены нам необходимы, а вот гражданская война – совершенно ни к чему.

ОТЧЕГО ЛЮДИ НЕ… ПТИЦЫ?

Этой встречи мне пришлось искать очень долго. То мой герой не приходил, то он внезапно заболевал, то я сам не мог прийти туда, где ожидалось его присутствие… Но наконец-то… Клуб «Не бей копытом». Я, важно помахивая редакционным удостоверением, прохожу мимо секьюрити, но не избегаю дотошного шмона. И вот я в зале.

– Где он? – пристаю я ко всем. Натыкаюсь на его менеджера и препровождаюсь в гримерку, где и сидит он, нахохлившись, устало прикрыв глаза, как филин. Мягкий короткий ежик волос дополняет ощущение.

– Александр? Лаэртский? Он полностью открывает голубые глаза:

– Да, я.

Я представляюсь и плюхаюсь в кресло рядом с ним.

– Александр, я слышал множество ваших альбомов, и что меня удивило: то, что с одной стороны «мне надоела грязь, мне хочется чистой любви»…

– Полное говно альбом…

– А с другой – «Разухабистый молодчик телку хмуро мял в подъезде», прошу меня простить, дословно я не помню. И тот и другой – Лаэртский?

– Сложный вопрос. Судя по всему, у меня происходит процесс эволюции. Понимаешь, сперва появляются юноши-девушки. Потом – мужчина-женщина, потом – муж-жена. Что дальше?

– Очевидно, любовник-любовница…

– Правильный ход мысли. Отношения между мужчиной и женщиной, они же не всегда прямые. Вот некоторые приходят домой, дверь шкафом припирают, на шконку, и сразу трахаться, трахаться!..

– Да, бывают странные люди…

– Об этом стоит задуматься. На все можно взглянуть с разных сторон. И мудрости в любом подходе хватает. А в теме секса – ее больше, чем где бы то ни было.

Вообще, это смешно. Весь этот процесс. Ты прикинь, представь себе, что ты инопланетянин, но разумный.

– Ага.

– Ты прилетел – и видишь: трахаются! Вот что ты подумаешь? Это же убийство на твоих глазах! Конкретно!

– Нет, ну почему же? – встал я на защиту секса. – Он кайфует, стонет, она – подстанывает, или наоборот…

– Не, ну сам процесс-то смешной. То же самое, как детям дико видеть, как бык залезает на корову. Так же и инопланетянину дико видеть наш секс. Это только в мозгу людей секс возведен в эстетическую, такую, категорию. А на самом деле: сам процесс фака – он же очень некрасивый.

Вот у меня был знакомый, так у него был еще один знакомый, он милиционером был. Нет, я против милиции ничего не имею, но он любил, чтобы женщина брала у него минет, когда он какает. Это правда.

– Хорошо, какова же тогда твоя философия?

На этот вопрос Лаэртский таинственно пожал плечами:

– А хуй его знает, товарищ майор… Можешь написать, что в этот момент его глаза, как у птицы, закрылись поволокой… (Я послушался и, как видите, написал.)

– Хрен с ней, с философией, скажи, почему ты поешь о межполовых отношениях?

– Что я считаю: самая лучшая эротика – это у птиц. Потому что они ебутся и не думают, что делают. У них это инстинктивно. У них нет никаких шизовых раскладов, с этим связанных. И если есть какие-то взаимные обязательства, то и они диктуются инстинктом, а не мозгом. А значит – меньше геморроя.

– Значит, ты за секс, приходящий спонтанно? Veni, Vidi, Fucki? Пришел, увидел, отымел?

– В любом случае, надо обоюдное согласие. А так, я в принципе, не за это… Т. е., как можно быть за то, что мы живем на планете Земля, или, допустим, в Москве? Да, – встрепенулся Александр. – А ваша газета разве еще существует?

И я пустился в живописание наших проблем. Говорил что-то о несправедливости, что раз нас покупают – значит, мы кому-то нужны…

– Я думаю, – резюмировал Лаэртский, – что это связано не с эстетическим запретом на это дело, а просто, вы кому-то нужны, а кому-то не нужны. Может, вы кому-то помешали, я так прикидываю. В этом, наверное, основная причина. Я-то всех раскладов не знаю, но мне кажется, это именно так. Глупо вообще сейчас запрещать какое-то издание, когда кругом, бля, можно пойти и купить кассету, где голой бабе доску к жопе гвоздями приколачивают!

– Спасибо за интересную беседу.

КРАСОТА И ТЕЛО.

Как известно, каноны красоты, в том числе и женской, постоянно меняются. Когда в моде длинноногие дивы, наши дамы готовы пойти на все, вплоть до аппарата Илизарова, чтобы хоть пару сантиметров прибавить к своему росту. Но мода уходит и вновь врачи-косметологи завалены работой.

Существует ли что-нибудь постоянное в нашем переменчивом мире?

Да! И об этом недвусмысленно заявила фотовыставка достойного ученика и последователя голландского художника Ван Дер Гуя. Зовут нашего мастера Евгений Казбич, а экспозиция носит название «Русский женский фотопортрет конца ХХ – начала ХХI века.»

Вскарабкавшись на третий этаж дореволюционного дома, я попадаю в галлерею «Экспо – 88», где и развернута выставка.

Меня встречает очаровательная незнакомка в одном нижнем белье и вручает проспект и банку холодного пива. Держа диктофон наготове, я обозреваю окрестности.

Стена. Белая. А на ней в шахматном порядке расположены прекрасного качества снимки женщин. И что за женщин! Животы, бедра, бока, грудь, все прямо-таки бросается в глаза и нет никакой возможности отвести от них взгляд.

Проделав над собой героическое усилие, я отхожу от фотографий и обнаруживаю в центре помещения самого виновника торжества женских тел, господина Казбича.

Так, под сенью прекрасных дам, и происходит наша беседа.

– Евгений, ваш облик, розовый бант, сомбреро, навевает мысли о знойной Мексике. Неужели вы имеете какое-то отношение к этой стране?

– Самое прямое. Это моя любимая страна, к которой я стремлюсь, но, к сожалению, никогда не был. Я давно мечтаю ее посетить и сделать там галлерею портретов мексиканских девушек…

– Да, прекрасная мечта. Но вернемся в день сегодняшний. Открылась ваша выставка. Что вы чувствуете по этому поводу?

– Гордость и радость. За этих девушек и за нашу страну, которая могла вскормить их. К сожалению, в экспозиции представлено лишь 36 работ из двухсот. Стена не смогла вместить их всех.

– И это не удивительно! Такие, можно сказать, рубенсовские формы…

– Да, я просто тащусь от форм этих девушек. Я люблю обширные бедра, попы, грудь, наконец. Зад – лучшая часть тела, как говорил Огюст Ренуар.

– Среди моделей я вижу и госпожу Федосееву-Шукшину…

– Она мне безумно нравится!..

– Скажите, если не секрет, кто останьные?..

– Они все девушки!

– Да?

– Они все чьи-то жены. Может быть, одна из них – супруга министра, другая – какого-нибудь государственного деятеля…

– Значит, они жены тех, кто может достойно содержать свою половину, не отказывая ей ни в чем?

– Да. Тех, кто по-настоящему ценит красоту женского тела. Чем больше женщины – тем лучше. И нет пределов женскому совершенству!

– Вы достойный последователь великого голландца, но скажите, Евгений, почему они в белье? Ведь будь такая великолепная натура обнаженной, она производила бы гораздо более сильное впечатление?

– По-моему, зритель еще не готов к такому потрясению.